ИЗ МЕТРО И В МЕТРО
У нас была вроде домработницы, приходящая помощница Любовь Алексеевна. Похожая на фотографии тридцатых годов. Желтая завивка и кокетливый зеленый взгляд. Всегда смотрела чуточку сбоку, в три четверти.
Рассказывала:
- У меня папа портной был. Знаменитый. Он на горбатых костюмы шил. На косоруких, или у кого плечи разные. А как шил! Сидело, как влитое.
- Папа плясать любил. Один раз так плясал, что у него сердце оторвалось. Когда вскрытие делали, оно прямо в желудке лежало, оторванное.
- Очень хочется в кино сняться. Конечно, не в главной роли и даже не в эпизоде.Но в массовке тоже не хочется. А вот, например, так – дама выходит из метро.
Из метро.
А теперь – в метро.
Еду в метро, от «Маяковской» к «Аэропорту». В вагоне тесно, но не очень. Осматриваюсь. В проходе спиной ко мне стоит как бы типа вроде бомж. Ну хорошо, не бомж, а очень потерто одетый человек. Поношенное пальто. Сбитые зимние ботинки. Вылинявшая ушанка, одно ухо свешивается. Очки с толстыми стеклами. Кажется, дужка укреплена аптечной резинкой.
Этот человек стоя читает растрепанную книгу. Близко поднеся ее к глазам. Более того, острым огрызком карандаша делает пометки между строк.
Мне стало интересно. Что нынче читает российский бомж? Что он там себе подчеркивает?
Я протиснулся поближе, заглянул через плечо, и мне слегка поплохело.
Бомж читал Пиндара. На греческом, естественно.
Из последних сил я скосил глаза на его лицо, и меня отпустило.
Это был Михаил Леонович Гаспаров.
