КРИТЕРИИ РАСПОЗНАВАНИЯ ОБРАЗА
Дело было в 1930-е годы.
Какое-то собрание Академии наук.
В перерыве, в фойе зала заседаний, сидят и беседуют три великих востоковеда: китаевед Василий Алексеев, буддолог Федор Щербатской и арабист Игнатий Крачковский.
К ним подбегает какой-то младший коллега и спрашивает:
- Вот тут проходил такой человек в сером костюме... Видели?
- В сером костюме? - отвечает Алексеев. - Это как-то очень общо.
- Ну вы же его знаете! - настаивает подошедший. - Такой активный, назойливый...
- Активный, назойливый? - говорит Щербатской. - Нет, это все-таки слишком общо.
- Игнатий Юлианович! - обращается человек к Крачковскому, понизив голос. - Да его все знают! Такой стукач, доносчик!
- Стукач и доносчик? - поднимает брови Крачковский. - Ну нет, это уже чересчур общо!
Дело было в 1930-е годы.
Какое-то собрание Академии наук.
В перерыве, в фойе зала заседаний, сидят и беседуют три великих востоковеда: китаевед Василий Алексеев, буддолог Федор Щербатской и арабист Игнатий Крачковский.
К ним подбегает какой-то младший коллега и спрашивает:
- Вот тут проходил такой человек в сером костюме... Видели?
- В сером костюме? - отвечает Алексеев. - Это как-то очень общо.
- Ну вы же его знаете! - настаивает подошедший. - Такой активный, назойливый...
- Активный, назойливый? - говорит Щербатской. - Нет, это все-таки слишком общо.
- Игнатий Юлианович! - обращается человек к Крачковскому, понизив голос. - Да его все знают! Такой стукач, доносчик!
- Стукач и доносчик? - поднимает брови Крачковский. - Ну нет, это уже чересчур общо!
