Панюшкин и мразь
Вчера сидим с моим бывшим главным редактором в кафе. Пьем какао, едим вишневый пирог. За окном – снег с дождем. Редактор ведет речь о новых проектах. Идей у него много. А у меня все не выходит из ума статья «Юная невежественная мразь» и ее автор – Валерий Панюшкин.
Валерий Панюшкин сегодня работает в газете «Ведомости». Раньше работал в «Коммерсанте». В «Коммерсанте» он, помимо прочего, писал тексты про больных детей (может, и сейчас пишет). Я читала некоторые и всегда раздражалась – на себя и на Панюшкина. На себя я раздражалась потому, что, читая статьи Панюшкина про жизнь детей-инвалидов, была невнимательна к этой особой жизни. Я отвлекалась.
Ябедничаю: меня отвлекал Панюшкин. Чем? Местоимением «я», которое всегда передвигалось в тексте, держа за ручку больного ребенка. «Я» все время излучало нежность, этой нежностью заслоняя главного персонажа – этого ребенка. Чувствуя себя лишней, я злилась на Панюшкина. Текст, вроде, про трудное нездоровье жизни, а главная тема - выходит – нежность автора к детству.
Иногда сострадания в тексте – через край. Тогда оно, такое бескрайнее в печатных знаках, в жизни вдруг скукоживается как несвежая карамелька. Становится слишком сладким.
Вот и получается: текст, вроде, хороший и тема – благая, а раздражение все равно охватывает. От какой-то декоративной хрупкости проявляемого сострадания.
Так получилось и с «Юной невежественной мразью». Конечно, тут дело ясное: кто публично сжигает книги - достоин всяческого порицания. Но зачем тебе самому, читающему и пишущему, уподобляться водевильному персонажу, который, гневаясь на мразь и подонков, вспоминает про «священный запах читальных залов» и вскрикивает: «Кем бы вы ни были, будьте прокляты!» Этот пафос - для мрази? Или - для самоощущения? Если для него, тогда зачем водевильный стиль?
Про страну, «в которой собираешься жить и умереть», хамам петь – зряшное дело. Их страна – совсем другая. В ней можно жечь книги. Любые. Какие скажут.
P.S. Валерий Панюшкин говорит о своих скромных дарованиях. Вряд ли стоит разубеждать человека пишущего в том, во что он не верит сам. Раз он не верит, то и я – не верю.
